В семейном кругу большого собрания всегда возникает вопрос о наполнении праздничного обеда. Но вот какие конкретно блюда можно подать на стол? Глава семьи на протяжении двадцати лет твердо держался своего правила, не допуская одну специальность на праздничный стол. Поэтому при виде этого блюда, он был озадачен и возмущен. Но несмотря на все это, Нефисе стала убеждать его и пояснять, что это единственное блюдо, которое они могут подать в честь дня рождения Мелека, который как раз приходился на праздник. Некоторые из присутствующих за столом не желали произносить имя Мелек. Пожилой мужчина был убежден, что Мелек стал позором для их семьи. Нефисе не могла слушать такие речи больше и поэтому сбежала в свою комнату. Там она могла поговорить с фотографией Мелек и беспокоилась за ее судьбу, потому что никто не знал, где она находится. Нефисе страшилось, что не увидит Мелек, прежде чем покинет этот мир. Юная дама пребывала в столице Германии - Берлине. Здесь она жила с детьми, занявшись их воспитанием. Старший сын рвался к физическим нагрузкам, в то время как дочурка погружалась в мир музыки, вслед за чем матери приходилось возмущаться истязающей бездельем помощи. Мелек вынужден был изрядно работать, чтобы поддерживать свою семью на плаву. А Дефне мечтала написать песню, а Керем неизменно полагал, что в дальнейшем он станет великим спортсменом. Младший сын также разделял мечту брата и всем сердцем верил в ее осуществление. Праздник подошел к концу, и гости стали покидать дом. Махмут провожал их. Вновь разговор зашел о Мелек. Отец считал, что ее дочери не следует поднять голову, ведь ее семья претерпела позор. Брат был готов выследить Мелек и убить ее, чтобы отец больше не страдал от постыдного поведения дочери, особенно после инцидента с дядей Джумали в мечети. Нефисе посетила свою подругу, чтобы поделиться своими муками. Мне довелось обсудить с Халилем его возраст, а он так и не нашел себе жену. Наконец, Джумали пришел и позвал Зумруд. Увидев его через окно, она волновалась. Он хотел узнать, заходила ли к ней Нефисе. Он был вне себя от гнева, полагая, что никто из Карадагов не мог появиться у него в доме.